Александр Гершанов: «Мы опираемся не на травму, а на то, что помогло человеку выжить»

— Как вы считаете, для кого вы и на кого рассчитаны ваши проекты и продукты?

 — Мои проекты и продукты рассчитаны, в основном, на специалистов. Я создаю обучающие программы для специалистов — для психологов, психиатров, социальных работников, работников образования, такие психообразовательные проекты. Есть и частная практика, но ее пока ощутимо меньше.

— Расскажите, пожалуйста, как к этому пришли?

 — До последнего года я 10 лет проработал в израильском кризисном центре и моей специализацией были семьи, потерявшие близких и семьи, пережившие другие травматические события. В основном я работал с новыми репатриантами, потерявшими близких. Год назад я ушел оттуда, открыл частную практику и создал организацию, которая называется International Psycho-Educational Projects. И в частном поле, и от этой организации я продолжаю работать с темой кризиса и травмы.

— Что нового подарил этот год работы вне центра?

 — В моем арсенале появилась авторская колода метафорических карт для работы с кризисными состояниями. Тут важно уточнить, что я работаю с травмой на основе салютогенного подхода — то есть с опорой на здоровье. Если патогенный подход работает с патологией — у тебя что-то случилось, давай посмотрим, почему случилось, как, будем работать с проблемой, то салютогенный подход говорит — окей, ты пережил — ура, молодец, ты выжил в кризисной ситуации — давай-ка посмотрим, благодаря чему ты выжил, и будем вот эти ресурсы в тебе развивать.

В картах, которые мы создали с моей киевской коллегой и ученицей, есть карты черно-белые и есть цветные. Цветные карты посвящены диагностике и актуализации ресурсов. Используя эти карты как инструмент, можно определить для каждого человека индивидуальный код адаптации. То есть рассказать человеку, как ему проще всего переживать кризисы и дать подходящие лично ему инструменты преодоления.

— Звучит потрясающе. А как про это узнают клиенты?

 — Например, провожу семинары. Вот моя соавтор этих карт, Наталья, она из Киева. Я сам родом из Украины, часто ездил туда с тренингами от разных организаций. И мы решили первый тренинг по нашим картам, их название OMNIS, провести в Киеве. Подготовили тренинг, получили на него одобрение от автора мультимодальной модели израильского професора Шмуэля Лахада, получили разрешение от Комиссии по правам человека в ООН ставить их знак на свой сертификат и провели тренинг. Я думаю, и уровень сертификата, и содержание тренинга привлекает клиентов. Потому что материал, который я даю, он уникальный для постсоветского пространства — то есть таких подходов работы с травмой там нет.

— А в чем разница принципиальная?

 — Дело в том, что израильский подход, — это сочетание разных методов и подходов, который вылился в отдельное направление, — работа с травмой. И собраны там наиболее эффективные быстрые методы. Да, практически все школы психотерапии занимаются в том или ином контексте лечением травмы. Допустим, гештальттерапевты. Они работают с травмой в парадигме своего подхода: что ты чувствуешь, давай это проговорим, незакрытые гештальты закроем, восстановим контакт и так далее. А подход работы с травмой наш, израильский, он задействует разные инструменты и работает гораздо быстрее. Быстрые протоколы — раз, два, три, возвращайся в строй. Наша задача — вернуть человеку возможность функционирования и предупредить развитие постстрессовых расстройств.

В нашем подходе важно, что ты делаешь в первые 24 часа после травмы. Это важно, чтобы у человека не развились какие-то расстройства. Мы задействуем CBT (когнитивно-поведенческую терапию) — это очень быстрый вид терапии, который охватывает и мысли, и чувства, и поведение. В частной практике люди приходят с паническими атаками, с тревожностями — 10, 15, 20 сеансов максимум, и человек уходит.

— Звучит как сказка. При таком продукте легко ли себя продавать?

 — Ужасно нелегко. Поэтому я ищу более опытных партнеров, которые продают свои услуги. Мой друг — директор консалтинговой фирмы — как-то услышал, как я разговаривал с одной потенциальной заказчицей семинара и говорит: «Почему ты извиняешься за то, что ты дорогой? Не извиняйся!» Я задумался, а он продолжает — ты не дорогой, у тебя приемлемые цены. Но мне все равно всегда неловко.

— Как-то работаете с собой про это?

 — Работаю, да. Интересно, что в частной практике у меня нет проблем. Люди спрашивают — я отвечаю. Работаю в таких-то городах, прием стоит 350 шекелей. Сложность начинается, когда я говорю о проектах, когда суммы идут порядка 10 тысяч долларов и выше. Поэтому иногда получается, что после больших проектов мне говорят: «Алекс, ну вы не бизнесмен!» И я понимаю: «Эх, надо было просить больше!»

— Бренд того стоит, что ж…

 — Да, видимо бренд уже есть. Во всяком случае, у меня точно есть известность в Израиле. Мы с коллегой проводили проекты со спасателями, сотрудничаю с международными еврейскими организациями, и даже если загуглить просто «Александр Гершанов», то вы в Интернете очень много найдете — и интервью, и какие-то статьи. Для Израиля я уникален еще и тем, что у меня есть знание русского, при этом профессиональный опыт в узкой нише. И, к сожалению, не только профессиональный. В 2002 году у меня от рака умерла жена. Я тогда только три года как репатриировался и остался один с двумя детьми. Я не скатился, выжил, поднялся, женился второй раз. Поэтому помимо системы у меня есть пример такой вот собственной адаптации после достаточно сильного удара. Я работал с людьми во время трех войн наших на юге. Поэтому Израиль точно знает, кто я. С Россией пока хуже, но это в процессе.

— Россия потихоньку подтягивает вас в свои проекты?

 — Да, недавно мы с моим коллегой провели обучающий семинар для психологов-волонтеров в Кемерово, также на меня вышел питерский детский хоспис, и мы с моей коллегой сделали программу «Помощь помогающему». Удивительно, но на запрос Help the helpers в англоязычном, да и в русскоязычном Интернете нет ничего. Есть какие-то пустые общие рекомендации — поспите, покушайте, приведите себя в порядок. А именно для людей помогающих профессий, которые постоянно работают с тяжелыми вещами, программ как таковых нет. В ООН есть брошюра для наблюдателей. Это люди, которые ездят в Африку, Сектор Газа, Ливан, Сирию и так далее, и их задача — наблюдать и записывать, делать отчеты. Они видят все эти ужасы, и для них сделали такую брошюрку в ООН — как позаботиться о себе. Но и там тоже довольно поверхностная информация. А то, что мы собрали — это терапия для терапевтов.

— Вы делали же уже этот проект в онлайне?

 — Я делал этот проект и в офлайне, и в онлайне. В офлайне  мы уложили эту программу в три дня. Она зиждется на сочетании различных подходов: там и авторские карты, и элементы когнитивно-поведенческой терапии, и мультимодальные модели, и арт-терапия с музыкой, и самое главное — мы разработали специальные упражнения, основанные на современных знаниях нейропсихологии. Так что программа есть, я считаю, что она уникальная, но как она пойдет и насколько будет востребована, пока не знаю. Был бы рад найти продюсера, который поможет с этим.

— Вы пишете о своих исследованиях в сети?

 — Я завел блог на сайте, и там я стараюсь писать на какие-то более-менее профессиональные темы — что-то про тревожность, выживаемость и так далее. Еще в отдельном блоге набрасываю что-то из опыта, какие-то размышлизмы. Веду страницы в Facebook.

— Какие у вас отношения с текстом? Это для вас инструмент, чтобы делать что?

 — Я сначала продумываю, потом записываю. Мне нужен толчок в виде цитаты, в виде, может быть, песни — что-то такое меня затронуло, вот про это я сейчас напишу, разверну. Само писательство доставляет мне огромное удовольствие, я даже книжку начал писать.

— Наверное, последнее, о чем я спрошу, что думаете делать дальше, где амбиции?

 — Мечтаю об открытии в разных странах филиалов нашей организации IPP. Хочу, чтобы в других странах были команды, проводящие тренинги для помогающих практиков, обучающие как можно больше специалистов современным подходам. Хочу продолжать исследования вот того, о чем я раньше говорил — индивидуальных кодов адаптации. Словом, наиболее эффективная адаптация людей — это моя миссия. И я хотел бы продолжать что-то делать, что помогает людям.